При исследовании идеологических систем постсоветской Центральной Азии и порожденных ими мифологий закономерно приходишь к выводу о том, что Узбекистан в этом ряду – скорее подтверждение правила, нежели некое исключение. Спектр мифологических построений здесь не столь широк, как это имеет место в Туркменистане, и даже является более узким, чем у кыргызских соседей. Можно сказать, что у политической мифологии этой страны существует единственный вектор, определяющий все остальные параметры. Этим вектором стала апелляция – и к легендарному прошлому, и к реальному историческому наследию. Основным источником в формировании представлений об узбекском феномене стали книги и выступления президента страны, дающие наглядное представление о специфике официального политического мышления в Узбекистане.
Практически в каждом тексте прошлое предстает в качестве идеального образца, вечного и неизменного архетипа узбекской цивилизации для всей обозримой перспективы развития. Ислам Каримов в одной из своих книг открыто признает тот факт, что именно обращение к традиции стало стержнем для государственной политики в сфере духовности: «С первых же дней обретения Узбекистаном независимости мы поставили перед собой высокую цель возродить культуру прошлого, восстановить национальные ценности, доброе имя незаслуженно репрессированных людей, воспитывать национальное сознание». Традиция играет роль энергетического начала и универсальной формы одновременно, именно она служит отправной точкой любого начинания. Частые упоминания этого делают официальные тексты похожими на заклинания: «Мы действуем, веря в свои силы, свои богатства и возможности, опираясь на тысячелетнюю историю и культуру, на своих чистых духом великих предков».
Архаическое по форме обращение предков в менталитете современного Узбекистана должно стать, по мнению идеологов, ядром национального мировосприятия: «В течение четырех лет мы заложили духовный фундамент нашего великого будущего, возродили национальные ценности, всемерно способствовали тому, чтобы священные имена наших великих предков заняли достойное место в сознании народа». Мифологическое кровное родство предков-демиургов и грядущих поколений призвано выполнять роль оберега во всех социальных изменениях: «Народ наш с большой надеждой смотрит на будущее независимого государства. В основе этой надежды лежит наше богатое историческое наследие: исторический опыт строительства справедливого общества, несметные природные богатства, ниспосланные нам Аллахом, и, наконец, духовный потенциал молодого поколения, в жилах которого течет кровь великих предков».
Обращение к прошлому объявляется панацеей для всех сфер общественной жизни, что видимо неизбежно на ранних этапах становления независимых государств: «Экономические реформы могут лишь тогда получить успешное развитие, когда наш народ по-настоящему осознает себя свободным, когда он освободится от тисков нужды и зависимости, выпрямится, вздохнет полной грудью, тогда, когда будут возрождены дух и обычаи предков, наши славные традиции… Духовность нашего народа, восходящая истоками к мыслям и стремлениям великих предков, служит мощным фундаментом экономических преобразований». Собственно и само будущее объявляется полностью детерминированным прошлым: «У нас есть великая история и великое духовное наследие. Исторические корни нашего народа и государства очень глубокие, фундамент строящегося прекрасного здания очень прочен. Взгляд нации, имеющей великую культуру, на свое будущее с надеждой — дело совершенно естественное». Так социальное время превращается в замкнутый круг, а история смыкается с преданием.
Предполагаемая перспектива развития при таком подходе превращается в заранее предугаданный факт, обусловленный всей логикой существования этноса. Даже элементы модернизаторского реформирования общества объявляются изначально присущими менталитету последнего: «Сегодня с полной убежденностью могу сказать, что избранный нами путь — правильный и целесообразный. Теперь нас никто не собьет с этого пути — пути независимости и свободы. Если мы пойдем по этому пути — наш народ достигнет своей цели, исполнятся наши вековые мечты». Государственная самоидентификация осуществляется только через призму исторического наследия: «Два года независимости стали периодом глубокого познания нашей древней истории, осмысления своего места в современном мировом процессе». Поступательное движение в истории становится возвратным: «Возрождение духовности и культуры народа, возвращение ему его подлинной истории и самобытности приобретают сегодня решающее, определяющее значение для успешного продвижения вперед на пути обновления и прогресса нашего общества».
Соответственно, все лидеры прошедшего периода истории – в любом его временном отрезке – приобретают черты непогрешимости во любых своих действиях. Правители и ученые прошлого выступают в качестве духов-хранителей, своеобразных пенатов узбекского независимого государства: «Те великие перемены, происходящие сегодня в нашем мышлении, жизни и судьбе, мы осуществляем, опираясь на духовность таких великих наших предков, как Улугбек». Форма прославления последнего делает его похожим на В. И. Ленина, поскольку оба деятеля в разные периоды истории наделялись бессмертным существованием. Те, кто придумал данный идеологический ход, не задумываются о том, что подобное утверждение в скрытом виде содержит указание на невысокий политический потенциал современных политических деятелей страны, что, на наш взгляд, не отражает действительного состояния дел.
Иногда бессмертием наделяются не только выдающиеся личности прошлого, но и их имена, которые, будучи оторваны от носителя, приобретают сакральный статус и идеологическую значимость. Существование имени начинает совпадать с биографией этноса и государства, выполняя функцию индикатора верности традициям и охранительного амулета одновременно: «Пусть поддерживает нас дух великого Амира Темура и других наших дорогих предков, пусть Всевышний ниспошлет нашему краю вечный мир и спокойствие, благоденствие и счастье нашему народу».
Однако не только Тамерлан и Улугбек, но и печально известный Ш. Рашидов объявляется значительным государственным деятелем, способствующим процветанию страны. Думается, стремление обелить последнего не является определяющим для идеологии. Скорее наоборот, помещенность в прошлое не допускает никакой дискредитации легендарных и исторических персонажей. Точно так же и все явления современного отрезка истории могут быть восприняты лишь через призму и при соотнесении с событиями прошлого: «Большим событием в культурной жизни нашего народа являются создание нашими учеными-историками шеститомной “Истории Узбекистана”, выход в свет множества брошюр о периоде и культуре Темуридов. Эти произведения столь же удовлетворяют потребность в изучении современных исторических процессов (курсив мой – СР.), сколь и требуют продолжения научных исследований». Общество Узбекистана призывают смотреть на мир «из глубин тысячелетий» и сделать обращение к прошлому наиболее приемлемой формой легитимации социальных явлений: «Наше братство проверено самой историей, окроплено кровью наших предков, когда они вместе отражали нашествия общих врагов».
Весьма символичным, на наш взгляд, является название одной из речей Каримова – «Единство прошлого и будущего». Все исторические отрезки здесь накладываются друг на друга, уничтожая историю как длительность, повторяя архаическое мифовосприятие традиционной культуры. Только в его границах может полностью приниматься следующая установка: «Мы должны оставить Родину молодому поколению свободной и процветающей, чтобы оно продолжило великие дела и намерения своих предков». Прошлого и будущего нет, время спрессовано в настоящем, где реализуются и архаические образцы предков, и планы новых поколений.
К таким представлениям добавляется трактовка собственной территории как культурного центра для региона: «Есть еще одна причина повышенного внимания к Узбекистану. Дело в том, что наша республика занимает центральное место в Среднеазиатском регионе». Как и в других, аналогичных системах, центральное положение страны наделяется самостоятельной ценностью. Неоспоримая сакральность центра становится в речах узбекского президента одним из главных факторов консолидации нации: «Может, кое-кому покажется преувеличением, но я скажу так: любовь к родной земле у нас поднята до уровня культа. Никто эту землю по своей воле не покидал. Те же, кто вынужден был уехать, ныне возвращаются». Подразумевается, что желание быть вместе со своим народом должно перевесить любые попытки политически дифференцировать общество: «Сейчас у нации, у народа одно требование: необходимо прекратить всевозможные политические игры...». Как и в политических мифологиях соседей по региону, архетип единства все-таки присутствует, в очередной раз доказывая сходство мифологий всех времен и культур. Наиболее наглядно он проявляется в сакрализации территории проживания: «Чувство Родины, переходящее к нам как священное наследие от наших великих предков, пусть превратится в настоящую веру, истинную святыню для наших детей, сегодняшнего и грядущего поколений».
Примечательно, что и в этом случае имеет место апелляция к традиции: «Древние караванные пути проходили по нашей земле. В наших древних городах, на шумных и красочных базарах на протяжении многих веков звучала самая разноязыкая речь. В торговых и культурных связях между странами мира узбекская земля издревле служила своеобразным мостом. И сегодня Узбекистан занимает в Средней Азии центральное место». Столь же значимыми представляются в новой узбекской мифологии и культурные достижения страны: «Весь мир знает, что наша древняя и богатая история, творческий гений наших великих предков и оставленное ими бесценное культурное наследие внесли большой вклад в мировую цивилизацию и способствовали ее прогрессу». Тем самым претензии на центральное место в регионе трансформируются в притязания на роль культурного центра всего мира: «Исторический опыт, преемственность традиций — все это должно стать теми ценностями, на которых воспитываются новые поколения. Не случайно наша культура стала центром притяжения для всего человечества: Самарканд, Бухара, Хива — места паломничества не только ученых и ценителей искусства, но всех людей земли, которых интересуют история и исторические ценности».
Миф об Узбекистане как о центре здесь превращается в миф о стране-демиурге, то есть субъекте, который не только является воплощением космического начала в мире, но и готов транслировать последнее, выполняя роль посредника, и даже основы социального бытия, для соседних цивилизаций: «Сегодня весь мир признает, что край, называемый Узбекистаном, то есть наша Родина, является одной из колыбелей не только восточной, но и мировой цивилизации».
Заведомо западные по происхождению феномены общественной жизни объявляются порождением родной страны: «Из истории известно, что модель сформировавшихся в средние века в нашем крае рыночных отношений в свое время оказала огромное влияние на развитие европейских стран». Узбекский народ объявляется чуть ли не родоначальником гуманистической традиции: «Скажите, где еще имеется такое разнообразие гуманистических ценностей, как у нас?». То же касается и основных характеристик демократического общества – они признаются абсолютно созвучными узбекской традиции: «Права человека и демократия полностью соответствуют национальным и государственным интересам Узбекистана, свободолюбивому менталитету и психологии нашего народа».
Для формирования образа страны, во многом превосходящей другие государства, используются достижения славных предков: «Министр иностранных дел господин Кинкель спросил у меня, сколько часов лета до вас. Я полушутливо ответил, что к вам лететь труднее, а к нам легче, потому что земной шар вращается в нашу сторону. В этой шутке был свой резон: будущее за нами. Так сложилось исторически». Актуальность культа предков своего народа Каримов ничтоже сумняшеся приписывает и другим государствам: «В Узбекистане с благодарностью относятся к тому, что во Франции, Великобритании, Германии, других странах Запада интерес к личности Амира Темура не ослабевал никогда (курсив мой – СР.)… Историческая миссия Амира Темура состоит еще и в том, что благодаря его свершениям, пожалуй, впервые в истории государства Азии и Европы увидели себя в едином геополитическом пространстве». Акцент на великих деяниях прошлого словно подчеркивает, что в настоящем ничего достойного в научном плане страна предложить не может.
Видимо во избежание риска произвести подобное впечатление, президент страны заявляет: «Исторически сложилось так, что на пороге XXI века в Республике Узбекистан сформирован интеллектуальный потенциал, который по своему уровню развития, инновационным открытиям, возможностям превосходит сегодня многие развивающиеся страны мира, а во многом и не уступает экономически развитым странам». И буквально сразу же снова возвращается к достижениям прошлого, видимо считая апологию современной узбекской научной мысли не очень убедительной: «Без преувеличения можно сказать, что фундамент уникального и прекрасного здания нашей науки, интеллектуального потенциала был заложен много веков назад». Поистине такие риторические фигуры можно считать «возвращением к истокам».
|