В религиозном континууме Нового времени, на наш взгляд, существовал только один путь для появления принципиально новых учений – провозглашенный Лютером принцип свободного истолкования Писания любым человеком, которому оно доступно. Именно этот принцип определил многоликость протестантизма, стал началом движения к состоянию многообразия. Оказалось, что границы экзегезы могут быть раздвинуты для любых обозримых пределов, вплоть до трансформации ряда догматических положений западной религии. Тем самым Реформация отказалась от понятия ереси, столь естественного для христианских Церквей, существовавших до XVI века. Основой для представления о еретиках было общее для католицизма и православия представление о незыблемости догматических положений, выполняющих функцию краеугольных камней для религиозного учения. Любая попытка хотя бы частичной трансформации канона приводила к тому, что такой реформатор помещался за пределы религиозного пространства. Только протестантизм отказался от такой «узости» трактовки христианства как мировой религии, поставив во главу угла принцип опоры на евангелие как основополагающий. Впрочем, это не означало отказа от общепринятого Никео-Константинопольского символа веры, лишь смещая акцент системы на индивидуальный религиозный опыт.

Традиционным в реформированном христианстве оставалось и представление последователей всех направлений протестантизма о том, что можно назвать христианским континуумом. Христианство выступало как универсальная религиозная система, не нуждающаяся в исторических корректировках и дополнениях и сущностно приспособленная для всемирного распространения. Это давало моральное право активной миссионерской деятельности в колониальном и постколониальном мире, не предполагавшей действия прозелитического характера на традиционно христианских или ранее христианизированных территориях. Неминуемый Армагеддон, появление антихриста и второе пришествие Христа рассматривались как помещенные в будущее, но лишенные конкретных хронологических и географических параметров.

Способность выхода за локальные географические рамки со времен апостолов стала характерной чертой христианского прозелитизма. Положения учения Лютера, на наш взгляд, открыли дополнительные возможности для распространения учения благодаря идее отказа от посредничества между Богом и человеком, упрощению внешней обрядности, большему вниманию по отношению к внутреннему состоянию человека. Миссионерская политика Нового времени наглядно показала, что христианизация «язычников»,  с одной стороны, возможна и даже эффективна, если говорить о количественных параметрах. Протестантские миссии оказались более успешными, нежели их католические аналоги, на азиатском и африканском континентах.

С другой стороны, провал христианских миссий в Японии, восстание боксеров в Поднебесной, причудливые формы, которые приняло учение Христа в Юго-Восточной Азии, Экваториальной Африке, Латинской Америке и в Сибири, стали подтверждением того факта, что религиозное сознание не может быть сформировано искусственным путем. Как правило, оно вытесняет другую, естественно возникшую, форму верований и не способно преодолеть автохтонную мифологическую традицию.

Несмотря на это, можно говорить о лютеранстве как явлении, которое было созвучным времени не только в эпоху своего возникновения, но и на современном этапе существования человечества. На наш взгляд, в нем – как и в ряде других направлений протестантизма – в полной мере отражается стремление человека выйти за пределы традиционной обрядности, найти в границах пространства веры место для собственного духовного опыта, который не только не препятствует, но и способствует активной светской деятельности. Гармоничное сочетание сакрального и мирского позволяет последователям Лютера быть инкорпорированными в современную экономическую, политическую и культурную жизнь. Особенно актуальным такое состояние является для России, в духовном пространстве которой почти не нашлось места реформационным тенденциям в религиозной сфере, что обусловило отсутствие духовных же стимулов для добросовестной производственной и финансовой деятельности. Сотериологический идеал русского православия тесно связывается с аскетическими практиками, неудачно дополняясь идеей православия как религии для русских и претензиями конфессии на собственную исключительность. В этом отношении учение Лютера могло бы стать неким примером того, что религиозность далеко не обязательно сочетается с консервативностью, недиалогичностью и снобизмом.

О лютеранстве также можно говорить как одной из альтернатив тому множеству новых направлений, широко распространившихся на постсоветском пространстве и зачастую связывающих себя с протестантизмом. Речь идет о течениях, для которых практика свободной экзегезы Священного Писания и просто поверхностная интерпретация стали основой для появления столь широкого спектра течений, претендующих на свою исключительность в принадлежности к учению Христа. Необходимо отметить, что до середины XIX века ни одно из многочисленных течений протестантизма не претендовало на трансформацию евангельского текста. Как правило, разночтения заключались в наборе практикуемых таинств, принципах взаимоотношения с государством, способах осуществления обрядности и уровне вовлеченности человека в религиозную деятельность

На наш взгляд, именно нарушение этих – «континуальных» - характеристик и является тем маркером, который противопоставляет религиозные системы нового типа традиционным, становится причиной неприятия последними тех многочисленных Церквей, которые успешно действуют как в западном мире, так и на постсоветском пространстве.[1] Думается, что историю такого рода объединений следует вести со времени появления учения Церкви Иисуса Христа святых последних дней (мормоны). Более поздние по времени возникновения течения[2] лишь углубили и разнообразили новый способ отношения к евангельскому тексту.

Собственно представляется возможным выделить несколько тенденции в изменении пространственно – временных характеристик религиозной системы, называющей себя христианской. В качестве первой хочется упомянуть перевес в сторону новозаветной традиции, выражающийся в акценте на Евангелии как исключительном сакральном тексте. В ритуальном плане это выглядит как упор на образ Иисуса Христа, вытесняющий две других ипостаси божественной Троицы. Это не утверждается прямо, но вытекает из игнорирования самих образов в ходе богослужения. Любовь декларируется в качестве единственно возможной связки между Христом и человеком. Непременным требованием в установлении подобного отношения является психоэмоциональная перестройка участника служения.  Следствием такой позиции становится активное эмоциональное вовлечение верующих в ход служения, влекущее за собой многочисленные состояния экстаза и транса.

Следующей особенностью современных околохристианских текстов стал апокалиптизм, зачастую сводящийся к детальному уточнению сроков конца света и способов его осуществления. Акцент на эсхатологии служит оправданием деформации учения в целом и его аксиологического аспекта в частности, придает остроту религиозным чувствам и мобилизует общину последователей. Можно утверждать, что учения «неохристианских» Церквей наряду с большой долей модернизационных элементов содержат и весомый мифологический компонент. Другими словами, современная эпоха стала временем продолжающейся ремифологизации религиозного сознания.

Третьей, гораздо реже встречающейся тенденцией стало вольное перетолковывание библейского текста, выражающееся в его дополнении и исправлении. Дополнений гораздо больше, и они,  в первую очередь, рождены непониманием новых «пророков» самой природы религиозного канона как достаточно гибкого, но уже завершенного текста. Христианство рассматривается как качественная, но требующая модернизации, религия, не соответствующая новой исторической ситуации. Так основатель Церкви мормонов и Герберт Армстронг, глава «Всемирной церкви Бога», особое внимание уделяют расширению истории еврейского народа за счет описания того, что было с некоторыми потерянными коленами Израиля. Родоначальник Церкви Последнего Завета[3], принявший имя Виссарион, считает необходимым использование набора квазинаучных и индуистских терминов и утверждает, что евангельская традиция обязательно должна быть дополнена новыми, более актуальными положениями, сформулированными им самим. Теоретики Белого Братства Юсмалос сочли необходимым связать свое учение с элементами египетской мифологии. Бог Церкви унификации христианства приобретает дуалистические черты (трактуется как сочетание инь и ян), характерные для дальневосточной традиции.

Иногда при анализе литературы «неохристианских» течений уже следует говорить о радикальной трансформации базовых положений христианского учения. Яркий пример – «Свидетели Иеговы» и Дэвид Берг («Дети Бога»), отрицающие догмат о Божественной Троице,  а, следовательно – и все положения, связанные с личностью Христа. Особо оговаривается, что число спасшихся после Армагеддона и Страшного Суда будет ограниченным, причем называются точные цифры. Не менее радикальной деформацией эсхатологии христианства стало утверждение главы Юсмалос о том, что в  новом пришествии Христос является в женском теле. Сан Мен Мун[4] лишает Христа статуса Богочеловека как оказавшегося неспособным передать волю Бога.  Тот же Дэвид Берг называет Святой Дух «Богиней любви».[5] Все перечисленные изменения дают исследователю право не рассматривать вышеуказанные течения как соответствующие христианской традиции как по форме, так и по содержанию. Единственным связующим звеном, позволяющим все-таки отнести рассматриваемые течения к «неохристианским», становится терминология.

Распространение «неохристианских» систем не стало исключением из обозначенного правила, с одним, но очень важным отличием. Новые пророки претендуют не только на обращение к своему учению неверующих и, по их мнению, неправильно верящих, на своеобразную «рехристианизацию» традиционно христианских регионов. В лучшем случае поводом для этого объявляется неактуальность «классического» христианства,  в худшем – утверждение об историческом искажении истинного учения Христа. Это положение может быть периферийным для самого нового учения, но в наиболее показательных случаях оно становится основой и базовым оправданием для существования общины нового типа. Обязательно вводятся понятия «ложной» и «истинной» религий, между которыми проводятся жесткие границы.

Классический пример обоснования претензии на неограниченный прозелитизм – листовки «Свидетелей Иеговы»:

-               «духовные руководители в борьбе за власть бесстыдно пользуются религиозными чувствами своих прихожан»;

-               «многие религии наживаются за счет членов своих церквей, взимая плату за молитвы о душах усопших»;

-               «некоторые церкви посвящают в духовный сан гомосексуалистов и лесбиянок,  а также добиваются у правительства разрешения на регистрацию однополых браков… их священники совращают детей».[6]

Эти выдержки можно приводить бесконечно, поскольку важен в данном случае вывод: ложная религия должна и будет уничтожена, и единственный способ спастись – обратиться к религии истинной, причем вариант правильного выбора очевиден.

«Общество Сторожевой Башни» - не единственная организация, приемлющая подобную логику. Акцент на собственной исключительности с апофатическим отношением к другим конфессиям, видимо, является нормой для новых религий, претендующих на истинное христианство. К традиционной для религии нетерпимости к изменению канона было добавлено мифологическое представление о неполноценности других, чужих. В результате на смену религиозному универсализму пришло мифологическое ощущение собственной элитарности в противовес остальному, «погибшему» человечеству.

Несмотря на это, «неохристианские» конфессии продолжают наращивать свои ряды, объясняя это желанием спасти максимально большее количество представителей человечества. Их общины – самые многочисленные, праздники – наиболее массовые и зрелищные, прозелиты – одни из самых активных. Хотя социологические опросы пока не дают нам права говорить о количественном доминировании таких объединений, но уже с большой долей уверенности можно прогнозировать тот факт, что они готовы составить весомую конкуренцию традиционным религиям всех направлений в сфере верований, театрам и музеям – в досуговом пространстве, деятелям пиара и политтехнологам -  в идеологическом континууме.

Как традиционная религиозная система лютеранство может выступить противовесом так называемым «неохристианским культам», многократно критикуемым представителями христианства. Так или иначе, учение Лютера представляет собой неотъемлемый и яркий компонент конфессиональной картины мира в целом и Российской Федерации в частности.